«Мы все умрём»
Осенью 1959 года диспетчеры аэропорта Анкоридж услышали последние слова капитана DC-3, рейс 257, следовавшего из Фэрбенкса на военную базу США в Гренландии. Голос пилота, Джонатана Харгрейва, дрожал так, будто его горло сжимала ледяная рука: «Они в кабине! Мы все умрём!» — после чего связь оборвалась, а радарная метка исчезла, словно её стёрли с экрана. Поисковые группы неделями прочёсывали Аляскинский залив, но не нашли ни обломков, ни тел. Расследование ВВС засекретили, списав всё на «техническую неисправность». Но те, кто изучал записи переговоров, шептались о странном шуме на фоне — словно скрежет металла, смешанный с чьим-то прерывистым дыханием.
Спустя десятилетия зона исчезновения DC-3 стала проклятым местом для лётчиков. В 1978-м экипаж грузового Boeing 707, пролетая над теми же координатами, получил радиосигнал: «Они смотрят… они всегда смотрят!» — и через час самолёт рухнул в океан. В 1992-м пилоты частного Cessna, услышав в эфире искажённый крик «Мы все умрём!», в панике изменили курс, но их нашли на следующий день в лесу — мёртвых, с лицами, застывшими в немом ужасе. Местные рыбаки рассказывали о «чёрных тенях», скользящих над водой, а учёные, осмелившиеся опустить в глубину гидролокаторы, фиксировали странные импульсы — будто что-то огромное и живое двигалось в толще льда.
В 2000-х годах история повторилась. Транспортный C-130 Hercules с группой американских военных инженеров исчез во время полёта над Арктикой. За два часа до катастрофы второй пилот, лейтенант Эмма Картер, вышла на связь: «У нас… проблема. В кабине кто-то есть». Помолчав, она прошептала: «Они не похожи на людей». Через минуту в эфире раздался вой — тот самый голос 1959 года, кричащий о смерти, — а затем тишина. Температура за бортом упала до -80°C, хотя в Арктике стояло лето.
Расследование возглавила доктор Эвелин Морган, физик, изучавшая «зону Харгрейва». Её команда на ледоколе «Арктик-1» достигла координат исчезновения C-130. Приборы вели себя странно: компасы показывали юг там, где его не было, а радары ловили отражения несуществующих объектов. Ночью Эвелин проснулась от стука по корпусу. В иллюминаторе мелькнула тень — человек в лётной форме, с лицом, покрытым инеем. Его глаза были пусты, а пальцы искривлены, как когти. «Они не отпустят вас», — прошипел он, прежде чем раствориться во тьме. Эвелин узнала его: это был Джонатан Харгрейв.
На следующее утро ледокол оказался в ловушке. Лёд сомкнулся вокруг корпуса, радио молчало, а экипаж начал исчезать. Сначала пропал механик Томас, потом радист. В трюме нашли его часы — стрелки вращались вспять. Эвелин обнаружила в лаборатории аудиозапись с C-130. Помимо криков, там был голос, напевающий что-то на древнем языке. Переводчик позже сказал: «Это проклятие. Они говорят, что подо льдом есть врата. И они голодны».
Эвелин попыталась увести судно, но навигация не работала. В тумане мелькали силуэты самолётов — все пропавшие за последние 70 лет. Ночью в её каюте раздался стук. За дверью стояла Эмма Картер. Её кожа была синей, глаза пусты. «Они разрывают время, — прошептала она. — Мы застряли между мирами». Позади Эммы маячили десятки теней в лётной форме. Эвелин захлопнула дверь, но голоса преследовали её: «Ты уже одна из нас».
Через три дня «Арктик-1» нашли дрейфующим в сотне миль от зоны. Все, кроме Эвелин, пропали. В её журнале была последняя запись: «Они показали мне… всё. Это не конец. Они были здесь до нас. Они забрали Харгрейва, забрали Эмму. Теперь они хотят большего».
Сейчас «зону Харгрейва» закрыли, но радиолюбители всё ещё ловят в эфире шёпот: «Они близко». А в ангаре аэропорта Анкоридж пылится чёрный ящик DC-3. Если прослушать запись до конца, после крика слышен голос, которого не могло быть в 1959-м — низкий, с хрипотцой, словно говорящий сквозь лёд: «Эвелин… ты уже знаешь. Мы все умрём».
Кто такие «они» — призраки, инопланетяне или древние существа? Почему жертвы становятся частью аномалии? Что скрывают арктические льды? И если Эвелин выжила, то почему её имя звучит в записи, сделанной за десятилетия до её рождения…